История одного посёлка: Кубановка

Сегодня мы совместно с Гусевским историко-краеведческим музеем им. А. М. Иванова и музеями, расположенными в филиал городского Дома культуры в поселках округа, начинаем серию публикаций о поселках Гусевского городского округа. А вот почему мы начинаем с посёлка Кубановка? Недавно на электронную почту редакции пришло письмо от Юрия Трофимовича Глазунова:


Так вот выпускником Кубановской (а затем и первой) школы оказался доктор технических наук, профессор, советский и российский математик, психолог и писатель, разработчик обратной задачи вариационного исчисления для нелинейных уравнений математической физики, создатель целевого программирования развития региональных человеческих констелляций и основатель информационно-математической психологии Юрий Трофимович Глазунов.

Я предложил ему написать больше воспоминаний о жизни поселка, который и в 1996 году стал для меня родным, о людях, которые жили и работали тогда в нем.




Название деревни «Бракупенен» происходит от прусско-литовского (uppe de braka) и означает «речка без конца». Впервые деревня Бракупенен упоминается в налоговом реестре в 1539 году, куда были занесены фамилии 6 человек. В 1712 году в деревне поселился со своей семьей колонист из Швейцарии по фамилии Ментц. Получив от государства земельный участок, Ментц создает поместье, прославившееся своим производством. Населенный пункт становится центром коневодства, в поселке располагалась ветеринарная лечебница для лошадей.

В начале XIX столетия, непосредственно у границ имения было создано государственное конное предприятие, скупавшее у восточно-прусских помещиков и крестьян годовалых жеребцов (ежегодно в конюшнях конного завода стояло более 400 жеребцов). К 1910 году в Бракупенене проживало уже 376 человек.

30 мая 1737 года в Бракупёнене открыта школа.

Во время Первой мировой войны, 19 августа 1914 года, Бракупенен был занят русскими войсками. Свидетельство того сражения — три захоронения близ поселка: захоронение 199 русских и 115 немецких воинов, юго-восточная окраина поселка; захоронение 48 русских и 24 немецких воинов, западная окраина поселка; захоронение 14 русских и 32 немецких воинов, 2 км севернее поселка.

Население поселка в 1933 году составляло 320 человек.

В 1938 году Бракупенен переименован в Росслинде.

В 1945 году по решению Потсдамской конференции Советский Союз получил часть Восточной Пруссии. Одним из важных процессов стало переименование всех населенных пунктов.

10 февраля 1946 Постановлением Совета Министров СССР в поселке Бракупенен, на базе бывшего немецкого конного завода был основан военный совхоз № 141, в котором изначально в основном трудились несколько десятков немцев. Да и первым управляющим был назначен немец из числа «симпатизирующих» советской военной власти.

18 сентября того же года Калининградский облисполком своим решением № 337 утвердил новые названия 56 населенных пунктов Гусевского района, в том числе и Бракупенен был переименован в поселок Кубановка, который позже вошел в состав Красногорского сельского Совета, который был образован 25 июля 1947 года.

27 мая 1955 года совхоз № 141 в поселке Кубановка был переименован в «Кубанский».

Со временем специально для Красногорского сельсовета построили здание в Кубановке и административным центром стал поселок Кубановка.

30 июня 2008 года поселок становится административным центром Кубановского сельского поселения муниципального образования «Гусевский городской округ».

В связи с преобразованием Гусевского муниципального района в Гусевский городской округ поселок Кубановка стал центром Кубановского территориального отдела.

Голос Аэлиты или воспоминания профессора

В 1955 г. отец мой, Глазунов Трофим Артемьевич, устроился работать бухгалтером в Кубановском совхозе, располагавшемся некогда в благословенной Кубановке (старое название — Brakupnen).

Наш приезд в Кубановку произошёл в сентябре 1955 г. тогда, когда я учился в 7-м классе школы. Дали нам однокомнатную квартирку в немецком доме на четыре «подъезда», находящемся в посёлке за ручьём на продолжении нынешней улицы Молочной. Это неплохо, поскольку многие люди жили тогда на отдалённых фермах, где не было не только клуба, но и магазина. А многие — и на старых немецких хуторах без электричества. А у нас-то были и клуб, и школа семилетка, и аж до 22 часов электричество от постоянно глохнувшего местного движка. За 5 мин. до его окончательного выключения свет мигал 2 раза — приготовьте мол, господа, постели… Посреди деревни проходила даже асфальтированная дорога Гусев — Добровольск. Столица!

Упомянутая столица располагается в 10 км от Гусева в северном от него направлении. Дорога до Гусева была тогда асфальтирована, но проложили ее еще немцы. Потом по ней прокатилась война, а позднее — наши трактора. Так что, от асфальта в те времена оставались только ямы. Велосипедисты устраивали с автомобилями соревнование: кто быстрее из Гусева доедет до Кубановки. По причине качества дороги выигрывали велосипедисты.

Школьные годы

История средней общеобразовательной школы в Кубановке уходит корнями вглубь истории Восточной Пруссии. Здание самой школы, первоначально принадлежало германскому зажиточному помещику. Школе особняк был передан в 1947 году. А в 1962 году состоялся первый выпуск Кубановской восьмилетней школы.

Ученики, прославившие нашу школу:

• Сергей Майоров — доктор физико-математических наук.
  
• Юрий Глазунов — преподаватель Калининградского РГУ им. И.Канта.
  
• Людмила Ершова — преподаватель ПЛ № 6.
  
• Банников Игорь — преподаватель Иркутского военного училища.
  
• Вадим Воробей — участник контртеррористической операции на Северном Кавказе.
  

Несмотря на то, что поселок утопал тогда в грязи (во многих местах под нею залегала брусчатка), до школы добраться было можно даже осенью. От моего дома она располагалась на расстоянии примерно 400 м. Вела к школе обсаженная березами гравийная дорога с глубокими лужами посредине, но местами — сухой обочиной. Постройки вдоль дороги практически отсутствовали. Они начали появляться там только в первой половине 60-х годов.

…Приближаясь к школе, нужно было вначале пройти через барский парк (около 80 м), потом обогнуть длинный полутораэтажный дом, и вот вам — центральный вход! На первом-то этаже располагались школьные классы, а на втором полуэтаже жили учителя. Последний факт мы возьмем на заметку, поскольку сопровождающие его обстоятельства вскоре были использованы моим классным руководителем в моих воспитательных целях. Обстоятельства же эти были представлены в виде расположенной посреди двора средней величины кучи навоза от домашнего скота упомянутых выше учителей. А было это вот как.

В деревенском классе появился новый ученик. Старые ученики обязаны были проверить его на прочность. Во время проверки было разбито стекло, под которым содержалась классная стенгазета под названием «Дятел». Поскольку новый паренек невольно участвовал в этом деле… Ясное дело — новичок разбил! Что из этого вытекало? Правильно! Нового ученика надо воспитывать. Как? Его внешний вид и речь имеют городские черты. Значит, надо его макнуть в наши местные обстоятельства!

Классный руководитель и учитель географии, которого звали Александр Матвеевич Ященко, вывел меня во двор и вручил мне вилы. Во время своего урока он заставил молодого человека перекидать упомянутую кучу навоза с одного места на другое, расположенное метрах в 3-х от первого… пусть поработает и запомнит!

Тринадцатилетний паренек принялся за дело. Оказалось, что переброска навоза — действительно тяжёлая работа и идёт она у него плохо…

Время шло, а сделал я не много. Этого-то эффекта учитель, видимо, и ожидал с целью показать мне моё несовершенство в форме, не вызывающей дискуссий. Это ему, по всей видимости, и удалось бы, но… Но тут появился прогуливающий уроки деревенский парень, приходивший в школу из соседнего колхоза, второгодник и мой одноклассник…. Парень спросил, почему я делаю такую бесполезную работу. Я объяснил ему это исчерпывающе, особенно подчеркивая важность поручения. Он предложил: «А, давай я попробую». Я не возражал. Парень взялся за дело и закончил его в 10 минут… Так я сдал очередной экзамен житейской этики.

С этого-то времени я и получил от аристократов прозвище «Дятел» по названию разбитой стенгазеты и носил его где-то года три, а то и дольше. А общеизвестно, что если кому-то в деревне дали прозвище — это означает, что его признали своим. Вот такой-то дорогой и входил новый житель Кубановки в общественное доверие!

Вскоре оказалось, что ученики 7-го класса должны убирать совхозную картошку. Мне это ранее не было знакомо, да и не понравилось. Я и … не пошёл. Класс добросовестно работал, а я отправился на ближайшее озеро кататься на плоту. Озеро было рядом с моим домом в тени, существовавшего еще тогда на взгорке вишневого сада. Я потом часто проводил там время. Поселок расположен так, что практически каждый стоящий в нем дом был последним.

А за пределами поселка было огромное количество небольших озерков (это, можно сказать, брызги больших Мазурских озёр, расположенных за польской границей). Одна из капель упала прямо за моим домом, и я считал еесвоей собственностью.

Тогда я познакомился с озерцом впервые и хорошо провел там время. Для классного руководителя, однако, это стало поводом знакомства с моими родителями с вытекающими последствиями.

Если же задаться вопросом, чему я официально научился в Кубановской семилетней школе, то я отвечу, что кое-чему и научился.

… я вынес с уроков физики некоторые знания об электрических цепях, с использованием которых мог сам чинить или модифицировать электропроводку… Не наихудшим образом женой нашего классного руководителя преподавалась ботаника. Впоследствии я самостоятельно прививал яблони с использованием почек. Пару раз это даже закончилось успехом.

Математика же запомнилась мне сложными арифметическими задачами из 5-6 действий и тем, что на вопрос учителя: «Как бы мы определили понятие окружности», я единственный из класса ответил, что это все точки плоскости, расположенные на одном расстоянии от центра. Понятия геометрического места точек я тогда не знал…

О друзьях

О Кольке Маркове. Ещё до моего приезда получил он в деревне прозвище «Монета», и иначе его не называли ни взрослые, ни дети. Этот Колька закончил Майскую среднюю школу. Потом в Ленинграде Институт космической медицины, аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и стал доцентом.

Из других одноклассников хорошо вспоминаю Шуру Белова. Происходил он из порядочной трудовой семьи, где были ещё две старшие от него сестры (Римма и Надя) и два брата (Михаил и Толик). Шура был пареньком обязательным. Уроки он делал регулярно, давал нам списывать перед началом занятий. Всесторонне положительный человек! После окончания Калининградского железнодорожного техникума взяли его служить в железнодорожные войска, куда-то в Среднюю Азию. Я учился тогда в Калининградском пединституте, и были мы с ним в эпистолярном контакте. Закончил Шура потом Ленинградский железнодорожный институт и работал в Калининграде. Дошел до высоких железнодорожных должностей.

Другой одноклассник — Толик Батуро жил далеко на хуторе. По окончании средней школы в Гусеве я его больше не видел и не слышал о нем.

Вот эти четверо: Дятел, Белый, Монета, Толян и составляли группу приятелей одноклассников, готовых на всякие выдумки.

Была и другая группа молодых парней лет 17 — 18-ти лет: Володька Жиронкин — девичий сердцеед, всегда носивший морскую офицерскую фуражку; Владик Набоков — высокий, стройный и безответственный парень; Николай Крючков, погибший позднее на промысле. Они уже не учились, но насколько я помню, регулярно-то и не работали. «По жизни» мы с ними не пересекались.

Кубановка

А, вот то хорошее, что произошло со мной в Кубановке. У моих приятелей был бинокль, которым мы делились и через который я любил рассматривать окрестности в лунные зимние ночи. Это очень интересно, поскольку ночью в бинокль окрестности видны значительно лучше, чем невооруженным глазом. Рассматривал я все, но особенно заинтересовали меня звезды, которых в бинокль видно множество, и Луна, имеющая, как оказалось, свои, невидимые невооруженным глазом, подробности. В это же время я прочитал книгу «Аэлита» Алексея Толстого и вдруг почувствовал, что без звездного неба жить я больше не могу. Прежде-то я хотел быть летчиком, как многие послевоенные мальчишки. Тут я понял, что быть мне надо астрономом! С таким планом на дальнейшую жизнь я не расставался несколько лет. Накупил книжечек по астрономии, с удовольствием их читал и набрался из них разной интересной информации. Астрономом я не стал, но астрономию на 4-м курсе института сдал досрочно еще до начала занятий на четверку.

Второе приятное воспоминание — это старые немецкие хутора. Тогда их было множество. Лежали они на расстоянии 500 — 700 м друг от друга и были в основном разрушены. Хуторские сады, однако, сохранялись и жили они своей собственной жизнью. А жизнь была такая.

В начале мая цвели яблони и прочие фруктовые деревья. Потом распускались нарциссы, в конце мая появлялись и долго цвели дивно пахнущие пионы. Цветы в поселок мы приносили охапками. Даже сегодня, когда я ощущаю запах пионов, я, как на машине времени, переношусь в Кубановку тех времен. Живя в Калининграде, мы обсадили свой дом пионами, привезёнными с тех хуторов. Специально ездили туда с матушкой, чтобы их откапывать. Так что, жили с нами эти цветы еще долгое время.

Первой в садах созревала черешня, которая на хуторах была редкостью, потом — малина. В первой половине июля созревали ранние яблоки — белый налив. Следом вишня. Далее созревали иные яблоки и груши, а во второй половине сентября — зимние яблоки, и в самом конце сливы. И вот, кажется всеуже обобрали, объели и всё закончилось. А вот нет! Даже в начале октября в каком-нибудь заброшенном саду можно было найти такой скрытый деревьями уголок, где зрелая чёрная слива опустила под тяжестью ягод свои ветки аж до самой земли.

Сообщение с Гусевым в те годы было плохое: автобусы не ходили, а из личного транспорта — только велосипеды. Чужие до тех садов не добирались, взрослые были заняты на работе, и все эти дары были собственностью местных мальчишек. Там можно было проводить целые дни, что я и делал с охотой и большей частью в одиночестве. Шли мы туда, как к себе домой.

Говорят, что в 70-е годы с целью выпрямления посевных площадей все эти сады выкорчевали, разровняли, и этот мир окончательно отошёл в небытие вслед за своими прежними хозяевами. Отошла в прошлое целая страна, в которую складывались и эти хутора, и эти поселки, и городки и большие города с соединяющими их обсаженными деревьями дорогами. В различных местах этого усадебного мира существовала разная культура, разные обычаи и нравы, разные типы кушаний и различные диалекты. Были здесь свои радости и огорчения, своя неразделенная любовь и амбиции, свои мечты о будущем и достижения.

С началом лета 1956 года оказалось, что кроме единственной нашей одноклассницы Светы Чуйко в селе существуют и другие девушки. Неожиданно (по крайней мере, для меня) появились еще три молодые особы женского пола. Они учились в старших классах там, где были школы-десятилетки, жили в тамошних интернатах и приехали домой на каникулы: Надя Белова и Тамара Дудецкая — из Гусева, а Валя Жиронкина — из Майского. Были они чуть постарше нас, и прохаживались по селу с некоторым шиком.

В Кубановке-то я и познакомился с понятием «работа». Летом на каникулах мальчишки оформлялись на работу в совхоз. Никто нас не заставлял, но взрослые и не возражали. Брали на работу каждого, кто хотел, вот и всё. После 7-го класса вместе с приятелями отправился работать в совхозе и я. Проработал я месяца полтора. Занимались мы культивацией, помогали в поле комбайнерам, сгребали сено (конными граблями). В общем: «Бери больше, кидай дальше и иди, куда пошлют». Как это выглядело, — покажу на примере культивации.

В 8 часов утра мы вдвоём с приятелем брали на конюшне лошадь и добирались в поле, — один верхом, другой бегом. Поскольку второй-то тоже желал покататься верхом, то по-прибытии на место он первым делом садился на лошадь и катался. Поле было рядом — это возле пилорамы. Сегодня туда переместился почти весь поселок. Культиватор валялся где-нибудь поблизости. Это такой малый плуг. Мы запрягали в него коня, и — за работу. Один шел впереди и вел коня по бороздам под уздцы, а второй работал, идя сзади за культиватором и направляя его так, как это требуется. Потом работники менялись обязанностями.

По истечении полутора часов мы были полностью исчерпаны. Коня распрягали, бросали на землю фуфайки и ложились на них отдохнуть. Поговорив, быстро засыпали (гуляли-то мы допоздна). Просыпались перед обедом, искали лошадь и возвращались домой на обед. Поскольку строгого соблюдения режима работы от нас не требовали, то после обеда мы на работе частенько и не появлялись.

За эти полтора месяца я получил около 125-ти руб. зарплаты (большущими дохрущевскими купюрами). До сих пор помню, как в день получки вместе с мужиками с гордостью давился я в очереди в совхозную кассу. Мать этим деньгам сильно удивилась и обрадовалась: жили мы не богато и то, что я принес домой, оказалось для нее хорошим подспорьем.

Дальше, господа, мы встретимся с кубановской улицей Молочной. Тянется она от бывшего моего дома в горку и вверх к дому «Монеты». Названа она так в честь молокозавода, ранее здесь размещавшегося, но покинувшего эту улицу навсегда вместе с кубановским маслом. Домов на ней было не много, и в одном из них (несколько в стороне от улицы Молочной) жил поляк Эдик Шматлох. (Недавно я узнал, что поляком-то Эдик вовсе и не был. Был он настоящим немцем, но боялся почему-то в этом признаваться и «косил» под поляка. Это всё объясняет.-прим. авт.) Был он существенно старше меня, работал трактористом, был женат на медработнице Анне Александровне, но я считаю его моим тогдашним приятелем. Имел он баян марки Weltmaister. Я тоже имел баян этой немецкой фирмы. По вечерам мы с ним встречались и играли вместе.

Эдик был мужик добрый и непьющий. Другим он охотно помогал. Говорил он тогда по-русски просто безобразно.

А вот, что касается знаменитого во всём мире деревенского русского пьянства. Пили? Пили. Но делали это люди в дни получки и после работы. Пить в будние дни было просто не на что.

Кино в посёлок привозилось два раза в неделю. Молодые трактористы напротив центрального двухэтажного здания, в котором был клуб и магазин, на бугорке с противоположной стоны асфальтовой дороги построили волейбольную площадку. Там вся молодежь Кубановки «резалась» в волейбол аж до 12 ночи (декретное время было сдвинуто тогда неестественно). Факт строительства волейбольной площадки я описал в заметке, которую опубликовал в газете «За доблестный труд». Это были всего несколько строчек, но приятно…

Теперь рассмотрим клубные Кубановские развлечения тех времен. За день-два до привоза фильма возле клуба вывешивалась рукописная афиша. Будущий фильм обсуждался народом ещё до просмотра. Всегда выходило, что это будет стоящая вещь (а в большинстве случаев так оно и было — «Кино —главное из искусств» и тут не забалуешь!). Кино просматривалось в кинозале, после чего молодёжь выходила в фойе и, умеющие танцевать, танцевали под радиолу. Мы, мальчишки, танцевать не умели и слушали «Бесаме мучо», подпирая спинами стены. Танцевальная музыка тех времён и сейчас производит на меня впечатление, и я частенько включаю её, работая за компьютером. Летом танцы проходили в кинозале под баян (лавки сдвигались в сторону). На танцах иногда появлялись и кочующие вблизи села цыгане.

В те времена был снят и демонстрировался ряд советских пасторалей, вошедших в нашу киноисторию навсегда. Относятся к ним, например, «Дело было в Пенькове», «Ссора в Лукашах», «Иван Бровкин», «Солдат Максим Перепелица» и др. Это были фильмы о нас, деревенских вахлаках.

В связи с отсутствием второго, необходимого для непрерывной проекции фильмов аппарата, состоящий из 10-11 плёночных бобин фильм, демонстрировался по частям. В конце каждой части раздавалось недовольное шипение звуковых динамиков, на экране мелькали различные штрихи, какие-то номера и звёздочки. Это означало, что в зависимости от степени трезвости киномеханика нужно подождать установки в киноаппарат следующей пленки минут 5. Народ терпел. Нам был понятен и незамысловатый поучительный сюжет фильма… Знакома была деревенская техника и песни… А экранная жизнь: вроде бы и наша, но вместе с тем… очень уж какая-то гламурная (а где же грязь-то). И тем не менее, фильмы били не в бровь, а в глаз. Тогдашнее время требовало перевоспитания деревенских парней (сидящих в каждом классе школы по 2-3 года). Фильмы показывали важнейшую в этом деле роль армии и коллектива. Был паренек до армии дурак и разгильдяй, а вернулся-то — весь в отличных значках! Эти поучительные картины я и до сих пор смотрю с удовольствием.

Учась в институте, году в 1964 я снова прожил в Кубановке около полугода. Не хватало в районе учителей, и я согласился пойти поработать в той школе, которую когда-то сам окончил. Стала она уже восьмилеткой. Появились здесь молодые учителя и учительницы. Была зима. Приехал на каникулы и «Монета». Подросли местные молодые парни. Вечерами делать было нечего. Мы устраивали вечеринки. Были мы молодые и дурные. Была та зима снежная и вечерами после застолья и музыки мы выходили на улицу, сажали наших дам в конные сани, впрягались сами, и с гиканьем и ржанием катали их бегом по всей деревне. Дамам это нравилось, они визжали, а жители не возражали. Белым светом окрестности заливала всё та же луна.

Жил я тогда на квартире у нашей бывшей соседки тети (как я её называл) Марии Афонькиной. Преподавал я физику, черчение, немецкий язык и ещё Бог знает что. Старался. К занятиям готовился. Свободное время, однако, оставалось.

Хозяйка работала в упомянутом совхозе в должности «куда пошлют». На работу уходила часам к девяти, приходила на обед, кормила скотину и квартиранта. Потом снова удалялась на работу. Тетя Маруся была особа «непьющая» и отличалась необыкновенной способностью доставать водку хоть из-под земли. Водка у нее в доме долго не задерживалась: пила сама и ближнего угощала. Говорю я это не о себе, поскольку, занимаясь спортом, спиртного в те времена я не употреблял даже в форме шампанского. Говорю об иных гостях…

День рождения у тёти Маруси выпал на 8 марта. А в том, 1964 году, исполнялось ей аккурат 50 лет. Дней за 15 до юбилея в моей комнате незаметно прислонились к печке и укрылись фуфайками два молочных кана.

За несколько дней до юбилея в дом был приглашен специалист, с которым Марийка и просидела на кухне до утра в нетрезвом виде. Пробовать-то надо! После этого визита в шкафу моей же комнаты разместились две приличных размеров бутыли, наполненные, как мне показалось, коньяком (они накапали в самогон жженого сахара). Тетя Маруся ежедневно пробовала состав бутылей (дегустировала дозревание содержимого).

А вот и 8-е марта! Торжества длились три дня…

Я же, занимаясь спортом, тренировался, и постепенно набирал спортивную форму. Через год я даже выступал за студенческую сборную России по лёгкой атлетике. Занимался я спринтом. Казалось бы, какие условия в Кубановке для настоящего спорта? Для меня они были идеальные. В спортивном зале школы — штанга, гири и маты. Делай силовые упражнения сколько душе угодно! На окрестных полях множество сравнительно ровных площадок. Вот и бегай скоростные отрезки. А для кроссов-то, просто идеальные условия! Зима 1964-го года была снежная. Можно было выбегать из Кубановки в любую сторону света. Везде сугробы. Ну и погонял же я тогда зайцев по окрестным полям!

А, вот, еще интересный пример. Пришла весна. Надо копать землю под картошку. Все жители Кубановки имели возле домов небольшие участки. Имела его и моя хозяйка. О каких-то услугах она меня обычно не просила, но тут и говорит, уходя на работу: «Ты, Юрка, иди-ка покопай, вон, землю-то. Лопату в сарае возьмешь …» Нет проблем. Спортсмен взял лопату и, добросовестно прокопавшись на участке до обеда, окультурил только две трети делянки. Является тётя Маруся.

— Ну, как…

— Копаю…

— Оставь пока. Пошли обедать.

Пообедали. Она и говорит: «Ты, Юрка, отдохни-ка малость. Я сама пойду покопаю.»

Я бросил на пол фуфайку, прилег на минуту… и проспал мертвым сном часа два. Проснулся, и бегом на участок: освободить женщину от тяжёлой работы. Глядит, а это уже и не требуется — докапывает она последний лоскуток земли.
Вот какой народ населял когда-то Кубановку!

… Повесть моя приближается к концу, а все наше повествование — к настоящему городу. А имеет этот город славное имя Гусев! Надо учиться дальше, а это делалось уже в Гусеве. В 8 класс гусевской первой школы я поступил в сентябре 1956 года. С Кубановкой, однако, это меня не разлучило.

Кубановка

1957 год

О Кубановке рассказывать?
Только что сказать о ней?
Нет казаков в той Кубановке.
Нет вокруг неё степей.

Нет здесь Терека бурливого.
Не течет Кубань-река.
Здесь от ветра шаловливого
Убегают облака.

Им вослед берёзы клонятся
Над озерной синевой.
Зарумянилась околица
Черепичных крыш листвой.

И всегда мне вспоминается
Нежный запах тех цветов,
Что несли своим красавицам
Кавалеры с хуторов.

Здесь впервые и застенчиво
Я девчонку провожал.
Вдоль тропинки тёплым вечером
Путь наш к вечности лежал.

И над книгою раскрытою
Я однажды услыхал
Зов, пропетый Аэлитою.
Этот голос к звёздам звал.

А когда-то на окраине
Поэтесса здесь жила,
И встречая утро раннее,
Вязь стихов своих плела.

Украшала их каменьями,
Золотым шитьём ткала.
С ней могли мы быть соседями,
Да… война нас развела.

Ухожу и я. Кубановка
Всё ж останется со мной
Своей музыкой баянною
И таинственной Луной.